1   2   3   4   5   6   7   8

Борьба за пастеровский метод

В начале 1886 г. никто из современников Пастера не пользовался в то время такой популярностью, как он. Пастер был самой большой достопримечательностью Парижа того времени. И медицинская парижская газета "Медикаль де Пари" предлагала даже воздвигнуть в честь него монумент на Елисейских полях, чтобы проходящая толпа "помнила, что может сделать для человечества упорный выдержанный труд".

А лондонские газеты писали, что в связи с ожидаемым приездом Пастера в Лондон 14 апреля 1886 г. ему предполагается оказать небывалые почести: путь ученого от вокзала до его резиденции жители Лондона намеревались усыпать розами. Правительства многих стран награждали его орденами. Учреждались премии за лучший анализ его работ. В Нью-Йорке еще в 1885 г. был открыт Американский Пастеровский институт для изучения методов предупреждения заразных болезней. Научные общества и университеты разных стран избирали Пастера своим почетным членом.

Когда 1 марта 1886 г. было объявлено о сборе средств на строительство Института Пастера в Париже, количество пожертвований нарастало лавинообразно. Да и сама кампания по сбору средств была необычной. В истории не было случая, чтобы для ученого создавался институт на средства, собранные по подписке в разных странах мира.

Конечно, некоторые врачи скептически относились к новому открытию Пастера, но до апреля 1886 г. они лишь изредка высказывали свои сомнения в печати. Однако, когда в апреле прививки не спасли 3 смолян и 4 человек из Владимирской и Орловской губерний, отношение прессы к пастеровскому лечению стало более сдержанным.

За год в лаборатории Пастера прошли профилактическое лечение 1638 человек, искусанных бешеными животными. Из них не удалось спасти 15 пострадавших, что составило менее 1% привитых. Среди лечившихся было 50 человек, прибывших из далеких районов России, укушенных бешеными волками, из которых умерло 7. Так как гибель среди непривитых, укушенных бешеными собаками, составляла около 20-30%, а среди укушенных бешеными волками - 50-80%, то статистика привитых явилась убедительным доказательством эффективности метода Пастера.

Пресса сообщала о каждом случае гибели привитых независимо от степени достоверности, что вызывало недоверие к методу. Особенно много шума вызвали, как уже упоминалось, опыты венского профессора А. Фриша. Н. Ф. Гамалея, анализируя эти сообщения в "Анналах Пастеровского института", пришел к выводу, что полученные в некоторых лабораториях западных стран результаты, противоречащие данным Пастера, объяснялись экспериментальной безграмотностью авторов. Тем не менее журналисты умышленно умалчивали об этом и стали даже намекать, что смерть маленькой девочки, которую год назад лечили через 36 дней после укусов в голову, вызвана не укусами, а прививками. Одна из газет обозвала ученого "деклассированным химиком" и "жертвой галлюцинаций". Все это не могло не отразиться на здоровье Пастера. В конце 1886 г. по настоянию врачей Пастер должен был выехать на берег Средиземного моря.

В январе 1887 г. парижские газеты напечатали статистические данные о пастеровских прививках на 31 декабря 1886 г. Всего было привито уже 2682 укушенных, из них умерли 31. Очень важными были факты, свидетельствующие об особой эффективности усиленной (интенсивной) схемы прививок: из 136 лиц, укушенных в голову и лицо бешеными животными и получивших простые прививки, не удалось спасти 10 человек, а из 50 человек такой же группы пострадавших, но получивших усиленные прививки, не было ни одного. В апреле 1886 г. английский Парламент постановил создать комиссию по проверке эффективности пастеровских прививок, в состав которой вошли крупнейшие ученые. Председателем был назначен Д. Педжет, секретарем - В. Горели.

Горели, по свидетельству Н. Ф. Гамалеи, в течение всего года разъезжал по Франции, знакомясь с судьбой привитых. Вернувшись в Англию, он сам занялся экспериментами по бешенству, в ходе которых произошел несчастный случай: Горели заразил бешенством кошку, которая укусила затем служителя лаборатории. Курс прививок у Пастера не спас его от смерти. Для выяснения причины его гибели Горели привил мозг умершего животным, которые заболели в сроки, характерные для стабильного вируса. Обеспокоенный Пастер послал Гамалее письмо с просьбой срочно приехать к нему. В декабре 1886 г. Гамалея привез в Париж собранный им материал, свидетельствующий об эффективности пастеровских прививок. Поскольку противники Пастера утверждали, что паралитическое бешенство, развившееся у некоторых привитых, было результатом прививки им стабильного кроличьего бешенства, Гамалея представил данные о паралитическом бешенстве из собственной практики и данных литературы, подтверждающие возможность развития паралича вне связи с прививками. Кроме того, он сделал сообщение в Парижском биологическом обществе о паралитическом бешенстве.

Перед Новым годом Гамалея приехал к Пастеру на Средиземноморье. Встреча с учителем оставила тягостное впечатление. "Пастера я застал сидящим у громадного камина с пылающими дровами в самом подавленном состоянии. Он постоянно вздыхал и повторял: "Какое несчастье, какое несчастье!". Когда я стал уверять его, что дело, напротив, обстоит великолепно и привел все доказательства в пользу метода, он мне сказал: „Вы ничего не знаете...”".

Пастер рассказал Гамалее о случае в лаборатории Горели. После обсуждения этого вопроса было решено, что Гамалее следует направиться в Лондон, чтобы на месте выяснить все обстоятельства дела, а также сообщить комиссии о положении дел с прививками в Париже и Одессе. Пастер дал Гамалее письмо к Горели и проводил его на вокзал. Тем временем обстановка в Париже продолжала накаляться. Противники Пастера решили воспользоваться его отсутствием. Врачи, выступившие против ученого, руководствовались в своих поступках не только злонамеренными чувствами или личной неприязнью, возникший спор имел более глубокие причины.

Борьба, развернувшаяся вокруг метода пастеровских прививок, не была для ученого неожиданностью. Каждое его открытие неизбежно означало конфликт с укоренившимися традиционными представлениями и, следовательно, конфликт со сторонниками этих воззрений. Во главе их находились 2 видных представителя медицинского мира - давний противник Пастера профессор Петер, действительный член Медицинской академии, и главный редактор одного медицинского журнала Люто.

Люто опубликовал книгу объемом более 400 страниц, назвав ее "Пастер и бешенство", но которую правильнее было бы определить как "Анти-Пастер". На титульном листе книги в качестве эпиграфа были приведены слова самого Пастера: "Величайшее нарушение разума - это когда видишь в вещах то, что хочешь в них видеть". В этой книге Люто как раз и пытался доказать, что Пастер видел в своих опытах не то, что в них есть, а то, что он хочет в них видеть.

Вся книга представляет собой набор фактов, тенденциозно подобранных с одной целью - дискредитировать не только метод, но и доброе имя Пастера. В ней скрупулезно собраны все высказывания медицинской прессы того времени, направленные против Пастера, и почти не приведен имеющийся большой фактический материал, свидетельствующий об эффективности пастеровских прививок. При этом Люто умалчивал, что до открытия Пастера большая часть умерших от бешенства не учитывалась официально, тогда как после прививок стали регистрироваться почти все случаи водобоязни. В книге дан примитивный анализ статистических данных, приводимых разными авторами, и сделан вывод, что от бешенства погибло гораздо меньше людей до опытов Пастера, чем после. Люто считал, что прижигание являлось лучшим методом предохранения от бешенства, чем пастеровские прививки.

Но это был еще только пролог. Самое трудное пришлось выдержать в Медицинской академии, где в январе и июле 1887 г. этот метод стал предметом ожесточенных нападок профессора Петера. Петер исходил из предвзятого мнения, что медицина, особенно терапия, является обособленной наукой, которая не нуждается в связях и поддержке других наук, в частности экспериментальных естественных - физики, химии, биологии. А Пастер в этом смысле для медиков являлся "возмутителем спокойствия", всколыхнувшим сонное царство, и "Журнал медицины и хирургии" о нем так и отозвался: "... все было благополучно в медицине до тех пор, пока он не внес в нее эту точность исследований, этот элемент химии и экспериментальных наук".

Петер особенно долго спорил с Пастером по поводу экспериментальной медицины, в частности против создания и применения Пастером вакцин для профилактики эпидемических болезней скота. По мнению Петера, такая практика не вязалась с устоявшимися в медицине теориями, на которые всегда опиралась терапия. Что касается прививок против бешенства, то не только Петеру, но и многим врачам казалось непостижимым совместить несовместимое: в организм после укуса уже поступил яд, а в него вводят все новые и новые дозы этого яда в возрастающей концентрации.

В конце 1886 г. врачи, ставшие более внимательно изучать эту болезнь, отметили среди привитых несколько случаев паралитического бешенства.

В январе 1887 г., когда ученого не было в Париже, Петер выступил в Медицинской академии с яростными обвинениями не только в неэффективности прививок, но и в их опасности, особенно проведенных по интенсивному методу. Сначала он рассказал об 1 случае смерти привитого, которому будто бы делали по 3 укола ежедневно в течение 12 суток, а потом еще о 3 умерших от паралитической формы бешенства после прививок. Затем он предъявил страшное обвинение, что заболевшие погибли не в результате собачьих укусов, а от лабораторного (кроличьего) бешенства, которое им было занесено интенсивными прививками. Далее Петер стал доказывать, что количество смертей от бешенства со времени открытия способа профилактики не уменьшилось, а с введением интенсивного метода даже увеличилось, поэтому метод Пастера полностью себя дискредитировал, лишен научности, неэффективен и опасен. Более того, он возвел на ученого чудовищную напраслину, будто тот скрывал от статистики факты гибели лечившихся у него людей, и если бы не он, Петер, то о тех фактах никто бы не узнал. Он упрекал и врачей, единомышленников Пастера, проводивших прививки, в необоснованном переходе к клинике, заверяя, что случай с Мейстером ничего не доказывает, так как мальчик и без прививок мог не заболеть.

Сторонники же Пастера были настроены решительно. По поручению ученого в защиту профилактического лечения выступило несколько медиков, среди них Ж. Транше и Э. Э. Вюльпиан. Они отметили, что бесспорными доказательствами смерти от бешенства и от его определенной формы может быть только прививка мозга умершего кроликам, чего в случаях, указанных Петером, сделано не было, и его обвинения остаются необоснованными. Последователи ученого отвергли все обвинения Петера и выразили возмущение его методами полемики. Они указали на то, что он ввел присутствующих в заблуждение, так как, во-первых, первому названному им больному не проводили лечения по интенсивному методу, ему было сделано только 19 инъекций; во-вторых, говоря о смерти трех других, профессор даже не потрудился заглянуть в их истории болезни; в-третьих, самое возмутительное, - обвинения Петера в сокрытии Пастером факта смерти привитых ни в коей мере не соответствовало действительности (все имена фигурируют в представленной Пастером таблице сведений о привитых). Ж. Транше даже обратился к Академии со специальным письменным протестом и распространил среди присутствующих таблицу о всех, прошедших лечение.

Как донесения с фронта, в ход пошли сводки, таблицы, схемы. Э. Э. Вюльпиан, опровергнув все нападки на пастеровский метод, также выразил негодование не только недозволенными приемами в обсуждении новой медицинской проблемы, к которым прибегал профессор Петер, но и тем неуважительным тоном, которым тот позволил себе говорить об ученом. И дальновидно предсказал:

В то время союзникам ученого пришлось вести борьбу в неблагоприятной обстановке, немалую роль сыграло отсутствие самого Пастера на этих заседаниях. Вюльпиан не смог убедить всех. Газеты продолжали давать информацию одну хуже другой и порочили метод Пастера, намекая, что он не ученый, а шарлатан. В одной даже напечатали: "Инокулированные (т. е. привитые), которые, может быть, счастливо отделаются от собачьего вируса, подвергаются риску погибнуть от лабораторного вируса". Дело дошло до того, что прокурор республики вынужден был обратиться к Транше и Вюльпиану с запросом, не следует ли остановить проведение пастеровских прививок.

Пастер ежедневно получал оскорбительные анонимные письма, в которых его называли убийцей. Было от чего прийти в отчаяние: судьба метода висела на волоске. После каждой почты из Парижа у него поднималась температура, и он порывался тотчас же отправиться в столицу. Вюльпиан, подтверждая правоту Пастера новыми материалами и ободряя укушенных, прошедших курс прививок, и тех, кому предстояло лечение, опубликовал статистические данные, свидетельствующие об эффективности метода. Об этом по всей Франции были разосланы листовки. В одной из газет была напечатана беседа с профессором Фришем, который сказал, что случаи, сообщенные профессором Петером, доказывают только то, что прививки не могли спасти укушенных. Фриш высказал также мнение, что у человека невозможно отличить судорожное бешенство от паралитического. Вместе с тем он заявил, что результаты его собственных новых опытов над собаками по-прежнему свидетельствуют против метода Пастера.

В эти черные для Пастера времена он не забывал о русских друзьях. Пастер пишет в Петербург письмо доктору Гельману, посылает ему статистическую таблицу, рассказывает о трагическом случае в Лондоне у Горсли и о том, что в парижской лаборатории уже прекратили прививки интенсивным методом. Он также просит Гельмана, если тот продолжает перевивать свой вирус на кроликах (во время приезда Гельмана в Париж осенью 1886 г. вирус в Петербурге уже прошел 25 перевивок), прислать ему кролика с этим пассажным вирусом, так как это помогло бы создать новую серию вакцин. Пастер пишет Гельману, что сам он получил вторую серию пассажного вируса, которая достигла 69 перевивок и уже дает 7-дневную инкубацию. В заключение своего письма ученый заметил: "Я хочу Вам сказать, что испытываю большую симпатию к русским, и думаю, что среди вас мало докторов Кесслеров, как среди нас мало докторов Петеров".

Вскоре в связи с землетрясением Пастеру пришлось покинуть побережье и вернуться сначала в Арбуа, а затем в Париж. К этому времени в Париж из Лондона возвратился Гамалея. В Лондоне он узнал у секретаря английской комиссии В. Горели, что, во-первых, вирус умершего от бешенства служителя не сохранился; во-вторых, проверочные прививки проводились не на кроликах, а трепанацией черепа на морских свинках, у которых сроки инкубации бешенства не совпадают с кроличьими; в-третьих, не удалось установить, от какого вируса погиб служитель. Затем Гамалея, беседуя с председателем комиссии Дж. Педжетом, сообщил ему о том, что Пастер перестал применять интенсивный метод прививок, хотя, по мнению Гамалеи, этот метод дал в Одессе блестящие результаты. Кроме того, комиссия подтвердила эффективность пастеровских прививок.

Рассказ Гамалеи об итогах его поездки ободрил Пастера, но обстановка оставалась трудной: печать не унималась, а люди, пострадавшие от бешеных животных, зная о дискуссии, развязанной Петером, мучились сомнениями: не вызовут ли у них прививки кроличьего бешенства?

Теперь ученому предстояло во всеоружии фактов, статистики и документов защищать свой метод. В июле 1887 г. в Медицинской академии он должен был ознакомить членов академии с отчетом английской комиссии, более года изучавшей результаты профилактического лечения против бешенства и давшей положительное заключение об этом методе. 4 июля Пастер прочитал отчет этой комиссии на бюро Академии наук. "Никакая похвала этому открытию не будет чрезмерной" - заключила комиссия.

Однако за ученым неотступно продолжала следовать его мрачная тень - профессор Петер, который ждал заседаний в Медицинской академии. На открытии собрания генерал от "старой медицины" ринулся в свое "генеральное сражение". С чем же теперь выступил Петер? Все с той же триадой, что и полгода назад: метод ненаучен, неэффективен, опасен. Только теперь он сосредоточил главные силы против самой основы метода, доказывая именно его ненаучность и, не признавая экспериментального метода, обвинял ученого в голом эмпиризме. Он с возмущением говорил, что "Пастер воображает себя продолжателем Дженнера, в чем он ошибается", что, он ненаучно борется против бешенства, как те, которые делали прививки натуральной оспы, стараясь уберечь людей от этой же болезни. Петера возмущало даже само название "вакцинация": "С научной точки зрения - странное злоупотребление словами".

С позиций устоявшихся теорий Петер не находил объяснения тому, что внес в медицину химик Пастер своим экспериментальным методом исследования. Как правоверный медик XIX века он предавал анафеме открытия Пастера: "...тот, кто думает, что нашел предохранительное лечение, занимается только эмпиризмом".

Далее Петер использовал тот факт, что возбудитель бешенства не был обнаружен, ссылаясь даже на микробную теорию (умолчав, однако, о своих "заслугах" в яростной борьбе в 1883 г. и против микробной теории вообще и сибиреязвенной вакцины в частности). Эту теорию он направил против ее создателя: "Это, - говорил Петер - эмпиризм под соусом противоречий. Он противоречит учению о заразных болезнях: каждая заразная болезнь должна иметь своего микроба, а бешенство его не имеет, и тем не менее тот, кому я отвечаю, смело обходится без него... он культивирует не микроба, которого он не знает, а бешеные мозги, которые он перевивает из одного живого организма в другой".

Затем Петер бросил тень на ученого, будто тот не проверял на собаках прививок после укуса, а проводил опыт на людях: "Еще больший, смелейший, но наименее основательный эмпиризм имеет место, когда он переходит от своих опытов над собаками до укуса к опытам над человеком, уже укушенным бешеными животными... и эту двойную пропасть Пастер хочет перешагнуть, пользуясь хрупким мостом обманчивой индукции". Для доказательства своего утверждения Петер, ссылаясь только на тех экспериментаторов, у которых опыты потерпели неудачу (на Фриша, Абреу, Аморозо), заявил: "И вот мы видим, что и в Вене, и в Лиссабоне, и в Неаполе лица, посвященные самим Пастером... приходят к выводам, совершенно противоположным пастеровским".

Наконец, он объявил этот метод таким же научно необоснованным, как лечение тифа холодной водой. Кроме того, Петер обвинял метод в бесполезности и недейственности, правда аргументы его не блистали новизной: "Годичная смертность от бешенства со времени применения предохраняющего лечения одинакова со средней смертностью от бешенства в нашей стране. Ничто, таким образом, не изменилось во Франции, стало только одним методом, якобы предохраняющим от бешенства, больше" (точно так же, как совсем недавно он возмущался экспериментами с микробами: "В медицине ничто не изменилось- стало только несколькими микробами больше").

Анализируя смертность, Петер не учитывал, что до проведения прививок фактически не было точных сведений о смертности от бешенства, да и в 80-е годы, когда все случаи бешенства были на виду, официальная статистика не соответствовала истине. Тем более он не хотел знать тех данных, которыми располагала прививочная лаборатория: "Я знаю, что в своих статистиках вы нагромождаете Пелион на Оссу (Пелион и Осса - горы в Греции; выражение "громоздить Пелион на Оссу" применяется иронически для обозначения громадных затрат с ничтожными результатами), горы привитых на горы укушенных".

Сам же он странно жонглировал цифрами: то брал для доказательства не процент смертности, а общее число смертей в год независимо от того, среди привитых или непривитых они имели место; то, переходя на проценты, насчитывал 50% смертности среди привитых вместо 1,08% по тщательному пастеровскому учету. И он заявил: "Еще никогда не было такой смертности от бешенства, как со времени открытия спасительного лекарства".

Наконец, Петер объявил профилактическое лечение опасным, приписывая пастеровской лаборатории появление паралитического бешенства, "причина которого, - как он полагал, - кроется в прививках мозгов кроликов, всегда погибающих от паралитической формы бешенства". И он по-прежнему не хотел признавать необходимость контрольного эксперимента в качестве доказательства причины смерти путем прививки кроликам мозга умершего. Он иронизировал также по поводу обязательности точного установления причины смерти "... мы, обыкновенные смертные, более доверчивы, и чтобы объявить, что больной умер, например, от оспы, мы не доказываем этого прививкой". А в заключение он предрекал: "Интенсивный метод, вследствие вызываемых его применением опасностей, отжил свой век. Первоначальный и смешанный методы, ввиду их неуспешности, тоже исчезнут".

Пастер с самого начала обсуждения напомнил, что английская комиссия признала метод вполне действенным, и поскольку противник не представил ни одного бесспорного экспериментального доказательства предъявляемым обвинениям, он отказывается полемизировать, пока такие доказательства ему не будут даны.

В защиту пастеровского метода выступили единомышленники ученого - Бруардель, А. Ж. Вильмен и Ж. М. Шарко, заявив: "...мы не допустим, чтобы его противники не встретили отпора, и как бы они ни были упорны в своих нападениях, эти нападения всегда будут разбиты во славу французской науки". Отвечая на обвинения в ненаучности метода, Бруардель указал, что английская комиссия определила метод именно как открытие и отметила широкую возможность его применения не только против одного бешенства, но и вообще для профилактики человека и домашних животных от других заразных болезней. Что касается неудачи метода в опытах Фриша и других экспериментаторов, то Бруардель указал на серьезную критическую оценку, данную Н. Ф. Гамалеей, и на многочисленные опыты исследователей в разных странах мира, подтверждающие результаты пастеровской лаборатории.

В связи с усиленными нападками Петера на интенсивный метод и обвинением его в появлении паралитического бешенства Бруардель подробно объяснил, что появление различных форм заболевания зависит от того, какую часть мозга (спинной, головной или продолговатый) поражает возбудитель. Паралитическая форма обычно дает меньше всего видимых симптомов, человек умирает при отсутствии тех признаков, которые характеризуют бешенство. В прежние времена, когда бешенство еще не изучали, эту форму могли вообще не диагностировать, если не знали о предшествующем укусе. Об аналогичных формах, наблюдаемых в клинике, сообщили Пастеру Вюльпиан и Гамалея (в России эта форма встречалась часто, особенно после многочисленных и тяжелых укусов).

Бруардель считал, что врачам предстоит еще многому научиться, чтобы определять различные формы этого заболевания "...мы знаем теперь, что форма паралитическая - это одна из форм бешенства, довольно обыкновенная, чтобы не сказать более. Мы этого не знали, но этого мало, чтобы утверждать, что ее не существует и что Пастер создал ее своими прививками". Доказывая эффективность прививок, Бруардель привел обширный цифровой материал, который, безусловно, являлся самым сильным аргументом в пользу их действенности (в 1886 г. во Франции и Алжире было привито 1929 человек, прививки не помогли 21 человеку), а также результаты интенсивного способа прививок (в 1887 г. в пастеровской лаборатории за полугодие было привито интенсивным методом 140 человек и ни один не умер).

Бруардель рассказал также о впечатляющих итогах, полученных в Одессе: к июлю 1887 г., по сообщению Гамалеи, было привито 553 человека и с ноября 1886 г. не было ни одной смерти, интенсивный метод в России использовался, не изменяясь со времени его введения. Кроме того, французский медик отметил, что больные находятся там в условиях значительно лучших, чем во Франции: их на месяц помещают в больницу, где они ограждены от простуды, утомления и алкоголя, которые во Франции часто сводили на нет действие прививок. "Посмотрите на Одесскую лабораторию! Русские ученые, более уверенные, не знают неуспеха. Может быть потому, что они свободны в своих действиях и мирно работают, не заботясь о самозащите против ожесточенных нападений".

Выступление своего коллеги продолжил Ж. М. Шарко, известный клиницист, который обратил внимание на то, что примером безопасности интенсивного метода может служить и тот факт, что на Одесской бактериологической станции 14 человек добровольно согласились на проведение над ними экспериментальных прививок.

В ответ на мрачное пророчество Петера об отживании пастеровского метода Шарко напомнил слова соратника Э. Э. Вюльпиана: "Открытие предохранительного лечения бешенства после укуса, обязанное исключительно экспериментальному гению Пастера, есть одно из прекраснейших открытий, которые когда-либо были сделаны как с научной точки зрения, так и с общечеловеческой". А от себя Шарко заключил: "Изобретатель прививок против бешенства может теперь больше, чем когда-либо, высоко подняв голову, продолжать работу над решением своей главной задачи, не оборачиваясь ни на минуту ни на систематические противоречия, ни на завистливый ропот подпольной клеветы".

Эти слова замечательного врача и подвели итог развязанной против Пастера дискуссии. Он выиграл последний в своей жизни решающий бой. У него их было немало - каждое открытие приходилось отстаивать с боем. И это именно к нему во Французской Академии один из "40 бессмертных" обратился со словами: "Если прекратятся нападки на вас, знайте, что ваша научная работа пошла на снижение, что вы ослабели".

Десять изнурительных лет прошли в поисках метода профилактики инфекционных болезней и в отражении нападок на это открытие, но последние (особенно тяжелые) 7 лет подточили силы ученого. Он еще хотел продолжить опыты и готовил учеников, но через 3 мес после дискуссии у него развился повторный паралич, после которого он прожил еще 8 лет, и, несмотря на болезнь, продолжал лечить пострадавших и хлопотать о создании института.

А через год - в ноябре 1888 г. институт был открыт. Деньги на его строительство - 2,5 млн. франков - были собраны буквально всем миром. Архитектор Пети разработал проект бесплатно, рабочие для ускорения строительства соглашались работать во внеурочное время, даже подрядчики старались быть максимально честными; Пастер, Ру и Шамберлан отказались от своих авторских прав на изготовление вакцин в пользу института.

Официальная церемония открытия состоялась 14 ноября 1888 г. В зале большой библиотеки института собрались видные ученые, сотрудники Пастера, политические деятели. Много гостей было и из России: И. И. Мечников, Н. Ф. Гамалея, X. И. Гельман, Н. А. Краюшкин, О. Ф. Буйвиц и др. Выступлений было много, но Пастер от волнения говорить не мог, и речь его была зачитана сыном.

И далее Пастер ознакомил с задачами, которые должен будет решать этот научно-исследовательский институт:

Путь ученого не был триумфальным шествием. К своей работе он относился чрезвычайно взыскательно: когда при исследованиях разыгрывалось его грандиозное воображение, он сам себе становился и защитником, и прокурором, проявляя, как он выразился, "большую ожесточенность" в поисках экспериментальных доказательств своим гипотезам и упорствовал до фанатизма в установлении истины. "Думать, что открыл важный факт, томиться лихорадкой, жаждой возвестить о нем и сдерживать себя днями, неделями, годами, бороться с самим собой, стараться разрушить собственные опыты и не объявлять о своем открытии, пока не исчерпал всех противоположных гипотез, - да, это тяжелая задача", - предупреждал он тех, кто хотел продолжить его науку.

Последующие годы стали завершающим и почетным периодом в жизни ученого. Его институт дал плеяду всемирно известных ученых, подхвативших искры огня своего учителя. Пастер пригласил возглавить отделы института И. И. Мечникова, Ж. Транше, Э. Ру, Ш. Шамберлана, П. Е. Дюкло. Там учились, работали и помогали исследовать новые проблемы многие русские врачи и ученые и среди них А. М. Безредка, С. Н. Виноградский, С. И. Метальников, Д. К. Заболотный, Ф. Я. Чистович, Г. Н. Габричевский, Л. А. Тарасевич и др.

Пастер умер 28 сентября 1895 г., окруженный семьей и учениками, с сознанием выполненного гражданского долга: " Я сделал все, что мог". В последний путь его провожала вся Франция, весь мир.

"...И вот перед нами картина до сих пор невиданная. Сходит в могилу простой ученый - и люди, не только ему близкие, не только земляки, но и представители всех стран и народов, всех толков, всех степеней развития, правительства и частные лица, - соперничают между собой в стремлении отдать успокоившемуся работнику последнюю почесть, выразить чувства безграничной, неподдельной признательности. Слова "Благодарное человечество своему благодетелю" не звучали риторической фразой на могиле Луи Пастера", - писал К. А. Тимирязев.

Среди 25 тыс. документов и безбрежного моря писем и телеграмм с глубокой признательностью к ученому и с выражением скорби по случаю смерти Пастера, полученных его семьей, была телеграмма от представителей города Белого.

Усыпальница ученого с надписью у входа "Здесь покоится Пастер" находится в его институте. На мраморных плитах перечислены его открытия, а многоцветная мозаика купола и стен отражает их в ярких картинах: свисают ветви тутового дерева, обвитые виноградной лозой, по лугам мирно пасутся овцы и коровы, резвятся кролики, куры, собаки, а в середине плафона - пастух, вступивший в бой с бешеной собакой. В одной из ниш - посмертная маска Пастера.

В библиотеке института установлен скульптурный портрет ученого и там же в шкатулке из красного гранита покоится прах одного из продолжателей науки, созданной Пастером, И. И. Мечникова.

Грандиозные памятники воздвигнуты в Париже и на родине ученого в городе Доль (на средства из разных стран). В столице есть и бульвар его имени, и станция метро "Пастер". Институт Пастера - крупнейший международный центр микробиологических исследований и подготовки микробиологов, под руководством которого был создан ряд его филиалов в различных частях света, успешно продолжает свою работу и в настоящее время.

С глубоким уважением чтят память великого ученого и в нашей стране: издаются его труды, его имя носят прививочные станции. В 1923 г., в 100-летнюю годовщину ученого, имя Пастера было присвоено Ленинградскому НИИ эпидемиологии и микробиологии. Советские ученые назвали его именем один из объектов на обратной стороне Луны. А в 1973 г. было торжественно отмечено 150-летие со дня рождения Пастера. На объединенном заседании Академии наук СССР, Медицинской академии и Академии сельскохозяйственных наук присутствовала делегация французских ученых, а советская делегация участвовала в торжествах по этрму поводу во Франции.

Человечество высоко ценит труды великого ученого, которые надежно служат людям. Теперь любой знает, почему необходима санитария, для чего нужны прививки против инфекционных болезней и др. Каждодневно люди пользуются пастеризованными продуктами, а при исследовании космоса для обнаружения следов внеземной жизни применяют "зонд Пастера".

"Если бы Пастер жил во времена отдаленной древности, он превратился бы в мифического героя, и память о нем была бы окутана ореолом легенд", - отозвался о нем его ученик Н. Ф. Гамалея. И трудно определить иными словами величие научного подвига этого гения экспериментального метода.

Значение его творений не угасает. Его открытия прошли, как говорили древние, "пробный и точильный камень". Все они подтвердились практикой, не опровергнуты, а развиваются. Великие открытия Пастера венчает созданный им научный метод предотвращения бешенства. Более 100 лет прошло после этого самого драматичного из его подвигов.

Какова же судьба пастеровских прививок? Об этом повествует последняя глава книги.

1   2   3   4   5   6   7  8

Источник: Шевелев А. С., Николаева Р. Ф. Последний подвиг Луи Пастера. - М.: Медицина, 1988, 112 с.: ил. (Науч.-попул. мед. литература).